Решила Варя рожать в сорок семь лет, хотя и догадывалась что не от Григория

Нынешним холодным апрелем скворцы квартиры свои застолбили, но не торопились заселяться. Варя наблюдала за ними и улыбалась.

— Варя, я поехал. Что-то соседка нынче не выходит, зайти придется.

— Не заходи, поедет нынче Алина в больницу, больше половины срока уже беременность, скоро в декрет.

— Сказала и подумала, а зачем говорю-то?

— Варь, как хорошо, что у нас, в деревне, малыши появятся сразу двое. Деревня, в которой не слышны детские голоса, считай, что умерла.

Варя улыбнулась.

Она уже смирилась с тем, что будет рожать. Начала понемногу привыкать к тому, кто толкается в животе. Она стала поглаживать живот и, когда никого не было, выговаривала малышу: «Что тебе не так? Что надо? ». Ребенок от тихо сказанных слов затихал, словно прислушивался к речи. Ничего уж не поделаешь, он тут, он твой, и ты должна его родить красивым и здоровым.

-Заглянула через забор Манька, Варя, ссуди морковиной и луковицей. Зарплату получим, поеду в поселок, отдам сразу, как куплю.

Ох, как хотелось сказать Варе, что земля под носом — загородили пять гряд, насадили, посеяли себе всего, и покупать не надо. Но не сказала, зачем зря воздух сотрясать.

— Сейчас схожу наберу, все вынесу. Наверное, и картошки нет?

Маня деланно обиделась:

— Что это нет?! Навалом и россыпью. Под зарплату выписали мешок в совхозе, твой Гришка и привез. Варя, я тебе завидую, надо же, такого мужика отхватила! Красавец кудрявый, услужливый. По бабам не бегает.

— Не захвали.

— Не боись, от такого мужика я бы до шестидесяти лет родила. Вот скажи мне, почему получается так одной бабе и муж, и любовник, и дом полная чаша, а другой плохенький мужичишка, да и то один на двоих — несправедливо!

«Плохенький мужичишка» сидел на березовом пеньке, рядом на тополином примостилась Валентина. Чуть позже примкнула к ним Маня, которая принесла под Варины дары пластиковый пакет.

Сейчас троица заняла все пеньки, лузгала семечки, ждала Варю. Сплевывали шелуху и время от времени подкалывали Васю Рогова.

— Эй, рабсила, могилу, что ли, себе роешь?

— Тещу бы выгнал в огород.

— Ты что, Манька, он у тещи под сапогом.

Спиной они сидели к дому, не видели и не слышали, что давно вышла из дома Анна Николаевна и все их реплики по поводу зятя и себя слышала. И слышать больше не хотела.

— Непутевые! Вы хоть за свою непутную жизнь морковину вырастили?! В апреле под окошком сидеть — дьявола веселить. Бесстыжие…

Троица мигом подхватила пластиковый пакет и рванула в дом.

— Здравствуйте, Анна Николаевна!

— Здравствуй, соседка. Прости старую. Не заметила тебя из-за этих лахудр.

— Варюша, давай посидим хоть минут десять. По соседству живем, а друг друга по неделе не видим. Не ездила в больницу-то, не узнавала, кто будет?

-Нет.

— И не езди, мальчишка будет, по лицу видать.

— Поздний ребенок-то получится.

— Поздний ребенок родителям опора. Да и вам с Григорием умирать будет некогда, то растить, то учить, то свадьбу играть.

По асфальтированной дороге показался автомобиль. Около них затормозил, опустилось тонированное стекло.

— Привет, бабоньки! Черный внедорожник не проезжал?

— Не видели. А вы, что, дачник, что ли?

— Удовлетворяю здоровое любопытство. В прошлом году у вас строился Тихон Андреевич Ильин, так вот, я его зять. Все вместе ехали, то ли я далеко уехал, то ли он отстал. Мобильник разрядился. Может, я не в ту Новоселку попал?

— В ту, в ту, — успокоила его Варя и заторопилась домой. Не хотела она встречаться с Тихоном.

Но встретиться пришлось. Пошла на другой день в магазин и столкнулась с ним около особняка.

— Труженикам полей и ферм пламенный привет. Как жизнь у аборигенов? А мы вот решили обживать новые углы. Варвара Тимофеевна, а вы вроде поправились.

— Дело такое женское, поправляться, — ответила и пошла прочь.

Он ей вослед:

— Не я ли помог поправиться?

Обернулась:

— Чести больно много. У меня муж есть.

Огляделась испуганно, нет ли свидетелей разговора. Вроде нет.

-Крикнул вдогонку:

— Что уж, и пошутить нельзя, больно уж вы, деревенские, серьезные.

После разговора все в душе всколыхнулось. И стыд, и злость на этого самодовольного мужика, и растерянность от того, что придется все лето встречаться. Деревня — не город, здесь всего одна улица.

В последнее время усталость все чаще посещала Варю. Часто хотелось только одного — отдохнуть. Малышу спокойно не жилось, все чаще он толкался, часто неожиданно поворачивался. Все тело пронизывало его движение. Варя прикладывала руку к тому месту, где слышалось извержение маленького вулкана — тельца маленького человечка. С каждым днем она все больше привыкала к малышу. Ведь это прежде всего ее ребенок.

Полетело лето баскетбольным мячом в корзину осени. Варя была уже в декретном отпуске.

Гроза пришла ночью. В половине третьего лес над Журавлиным болотом озарился сполохами молнии. Варе не спалось, в доме было душно. Прибежала из террасы Лиля.

— Мам, ты чего сидишь, не заболела?

— Гроза разбудила, такой сильной вроде никогда не было.

— Я тоже ее испугалась, во все окна так и освещает.

— Отца разбуди, может, он на ферму сходит, кладовую отопрет.

Вышел Григорий уже одетый.

Кухня освещалась светом от молний сильнее, чем от люстры. В одну из вспышек Варя повернула голову в сторону вешалки и прямо перед собой увидела прекрасные рога лося с несколькими отростками. Они были покрыты лаком и выглядели очень внушительно. Раньше их не было.

— Гриша, а эта красота откуда?

— Дачник вчера принес и подарил. Говорит, в Архангельск ездят охотиться, и каждый раз привозит трофей. Добрый он, дачник-то, на рынке такие рога кучу денег стоят. Варю словно кипятком облили. Спросила, сдерживая себя, нарочито равнодушно:

— Кто же это такой щедрый, не Тихон Андреевич случайно?

— Конечно, он.

Варя думала: «Господи, до чего же ты прост, Григорий! А вот что скрывается за «добротой» Тихона, не намек ли ее мужу».

— Сейчас ослабнет гроза. Варя, я на ферму схожу, ты не беспокойся. И на двор не ходи, успею отдоить.

Григорий ушел, а через час Варя разбудила Лилю.

— Мама, мы нынче с подругой собрались ехать в город, поищем там работу какую-нибудь подходящую.

— По-моему, Лиля, зря вы мечетесь, учиться надо, пока не обзавелись семьями, пока не отвыкли от учебы.

— Ну, мама, тысячу раз обо всем говорили. Не поступили на работу здесь, уедем в Москву, Тихон Андреевич обещал мне и Наде найти место.

— Ты знаешь мое мнение, я не хочу, чтобы ты ехала в Москву, и самое главное — не хочу, чтобы в твоей судьбе принимал участие Ильин.

— С этого и надо было начинать.

— С чего этого?

— С Ильина. Нам с отцом совершенно непонятно, почему ты так плохо относишься к Тихону Андреевичу. Почему ему нельзя делать для нас какие-то мелкие услуги?

Сразу и не нашлась Варя, что ответить, а дочь и ждать ответа не стала.

В пасмурный день хоть в девять часов вечера включай электричество дома, да и на улице. То одна, то другая береза под окнами бросала под ноги желтые листья. Это осень напоминала своими визитками. Варя приходила с фермы, садилась на лавочку, и думала, что скоро, совсем скоро родившийся малыш займет все ее время.

Беспокойство часто приходило к ней с тревогой, а все ли будет ладно с родами. Врач, осматривавший ее, сказал: «Варвара Тимофеевна, я бы вам посоветовал полежать в больнице, хотя бы месяц, все-таки сорок семь — не двадцать семь и не двадцать».

— Что-нибудь неладно с малышом?

— Нет-нет, малыш развивается нормально. Я беспокоюсь о вашем здоровье.

— Как я уеду от хозяйства, и дочь не определилась с работой.

— Ну, смотрите, я все-таки не рисковал бы.

Молодая ее подруга Алла успокаивала:

— Не бери в голову, Варя. Причем тут возраст. Люди и в пятьдесят родят. Я вот читала, что в восемнадцатом веке женщина в тридцать пять лет считалась старухой. А в наше время и в сорок пять — баба ягодка опять. Мы с тобой, подружка, за три дня до срока завалимся в больницу, ох и отоспимся. Но Варю беспокоил не ее возраст, а правда о которой может узнать Гриша после рождения ребенка.